Владимир Ионов - <a href="/cdn-cgi/l/email-protection" class="__cf_email__" data-cfemail="10447f643d43667564507d71797c3e6265">[email&#160;protected]</a>

— «Как все, как все», — вспомнил Диванов слова её старой песни.

— Это, может быть, было бы и лучше. Да ведь черт занёс нас в другую сторону…

— Занёс, — согласился Диванов. — Но, как занёс, так пусть и выносит… Ты не обижайся, если я скажу, что уже наелся. Я, оказывается, мало приспособлен быть летучим голландцем…

— И что ты этим хочешь сказать, соседушка, дорогой? — насторожилась она.

— Хочу сказать: вызывайте-ка Фому! А я — домой. Поплачусь жене в жилетку, попытаюсь помириться, — на шумном выдохе сказал Дивнов.

— Вот такие вы, мужики, да? Чуть что — и плакаться? А мотай хоть сейчас! Скажи Кочумаю, пусть рассчитает. — И она ушла от него.

Кочумай рассчитал только к вечеру, деньги выдал сплошь десятками — целый полиэтиленовый пакет, причем, прозрачный и мятый.

— В каком бомжатнике ты это взял? — фыркнул Диванов.

— Не нравится? А других в кассе не было! Так ты оставь их, пригодятся. И скажи ещё спасибо, что билет удалось ухватить на ближайший проходящий, а то торчал бы здесь ещё сутки, — без обиды ответил администратор.

Апрель!.. Но откуда-то взялась метель, и ветер, какой-то совсем не весенний, по-февральски злой, так густо гонит хлопья снега, что, кажется, хочет замести грязную колею железнодорожного пути, чтобы оставить Диванова в холодном вокзале до утра. «Эх, Вологда — гда-гда, Вологда — гда…» — притопывая подмерзающими ногами в тонких концертных ботинках, вспомнил Диванов нелепую строчку из чьей-то песни. А через полчаса он уже сидел в шумной кампании рыбаков «из Мурмана», едущих куда-то «к югам вызволять своего «Сеньку», в смысле, сейнер». Диванова они узнали, как только он вошел в купе и поприветствовал «честную кампанию», выдав ей на замерзшем лице свою фирменную телеулыбку.

Рыбаки — трое заросших щетиной здоровых мужиков, молча сдвинулись на лавках, освободив для Диванова место у столика. И самый крепкий и бородатый из них, тот, что остался за столиком напротив, без слов налил из заварного чайника полстакана, считай, чефира, бросил туда сколько-то кусков сахара, из высокой бутылки долил до полного прозрачного до синевы «капитанского» спирта и подвинул стакан Диванову:

— Это тебе нашего, морского, рыбацкого — за встречу. И вот — закусить, что бог послал, и море дало, — сказал он неожиданно мягким голосом.

— А что это? — спросил Диванов.

— Ты не спрашивай, ты давай! Замёрз ведь. А это морской душегрей. Любую простуду вышибает. Лучше бы с водкой, конечно, но и «капитанский» голландский спирт ничего… Даже крепче получается. Давай, давай — не отравим! И тресочка вот, по-домашнему изготовлена.

— Мы загадок не загадываем, мы — «подсказки из зала» даём, — поддержал старшего ещё один.

Дивнов поставил стакан на согнутый локоть, тугими медленными глотками опорожнил его и, не морщась, с улыбкой оглядел рыбаков: мол, вот так мы пьем!

— Вкусный у вас душегрей, надо запомнить способ! — И он приступил к «тресочке». — У! И это — язык проглотишь! Славно живете, рыбаки! — восхитился Дивнов.

— Эт-точно. Пьем и жуем славно, — сказал бородатый. — Только вот жулья на земле стало больше, чем рыбы в море. Мы чего на юга-то катим? «Сеньку» нашего у нас чисто из-под жоп выдернули. Прямо в море. «Не ваш, — говорят, — сейнер. Сойдите с него по-хорошему.» И сплавили к себе. Вот едем судиться. В Новороссийск. Ничем не поможешь из Москвы? Наш был сейнер по всем документам. Мы его у рыбхоза за свои выкупали, доводили до дела. А эти подчалили: «Арестовано судно. Вам приказ сойти на берег, а нам — в другую сторону». Хорошо ещё в трюм не законопатили гнить с треской…

— Да, мужики… Бардак в стране …Жалко, я не по этой части и сейчас в простое… Не придумаю, чем помочь…

— А ты задай вопрос залу: кто бардак-то устроил в России — Горбачёв? Ельцин? Гайдар? Березовский?

— Все вместе и каждый по-своему… Жалко, зала у меня теперь нет…

— Тоже кресло из-под жопы выдернули?

— Не совсем так, но, в общем — похоже. Я, правда, сам в чём-то виноват…

— Это бывает… И где теперь, кому вопросы задаешь?

— Сам себе. С ответами только что-то хреново.

— Это — да, согласился бородатый. — Как говорится, знал бы прикуп, жил бы в Сочи… — И предложил: — Ну, чего? Еще по одной, и на бок?

— Извиняйте, рыбаки, я уже тёплый… Которую полку могу занять? А то билет дали даже без места, — устало выговорил Диванов.

— Раз без места, выбирай любое, — сказал бородатый. — А мы ещё по чуть-чуть…

Диванов тяжело взгромоздился на верхнюю полку и, пока стаскивал там свитерок и брюки, думал, что уснет сейчас, едва коснется подушки. Он лег, вытянулся, расслабил тело и мысленно, в такт дыханию начал считать: вдох — один, выдох — два, вдох — три,… дав себе команду забыться ещё до тридцати. Но странно… счёт уже перевалил за сорок и ни разу не спутался, открываются и глаза… Рыбаки тактично не гудят голосами, шепчутся хрипловатым шёпотом, а сна нет. «Чефир или полусухое белье? — спросил он себя и сбился с размеренного счета. — Или жизнь, в которой теперь одни вопросы и никто не пишет на монитор ответов?.. Приеду, спрошу у Волгаря: кому и чем я перешел дорогу? Он опять затянет: «ответь себе сам…» Ау, Диванов! Что ты сделал такого, что жизнь платит тебе теперь одними мятыми червонцами?… А дома, на Дону — весна… Играет солнце… Пышут желанием казачки — одна краше другой… Какая была жизнь!.. И «черт занес в другую сторону…» Ладно. Занёс и занёс. Сам хотел. Гордился перед однокурсниками, полз по ступенькам должностей… И, кажется, не делал подлостей… Разе что по-мелочи, прости меня, Господи… Неужели за это за всё так щекочет меня судьба?… Хороша щекотка — плакать хочется… Спи, Диванов, спи. Вдох — раз, выдох — два…»

В купе погас свет. Кто-то из рыбаков ушёл, остальные с тяжелыми вздохами и бормотанием улеглись по местам, и через какие-то секунды купе наполнилось крепким мужским храпом.

Заседание Совета мэров крупнейших городов России прошел для Евгения Буланова беспокойно. Хотя докладчик от федеральной исполнительной власти несколько раз ссылался на опыт его администрации по привлечению инвестиций в развитие мегаполиса, Буланову казалось, что вот-вот кто-то скажет, будто не совсем гладко обстоят там дела с выделением земли под строительство, что прижимает город ритейлеров, требуя с них взносов «на социальные нужды» и что, мол, надо ещё посмотреть, куда эти взносы уходят. Казалось ему, что коллеги вполне могут заговорить с ним и о — дай бог памяти — каком-то журналисте, который что-то там пишет с того света. Могут ведь даже спросить: не был ли Евгений знаком с ним лично и не ведёт ли теперь переписки с потусторонними силами? Сказать: «Не знаю, не веду и вообще не имею с чертовщиной ничего общего?» Но ведь Сарафанов-то чего ему говорил? Говорил, что Волгарь каким-то макаром всё видит, за всем следит и всё знает: «Прикинь — в черепушку ещё только лезет, а он уже стучит тебе на комп: «моменте море!» «Вдруг и я у него теперь на крючке?.. Это же кошмар какой-то!» Спрашивал у архиепископа: может ли быть такое? Старый балбес одно твердит: «Пути Господни неисповедимы!» Как хочешь, так и понимай. Пробовал поговорить на ту же тему с начальником «серого дома», генерал только улыбается: «Слышал. Сам не сталкивался, но докладывают: это интересно…» И этого понимай, как знаешь — сговариваются они что ли?! С женой Сарафанова, вроде рассчитался… В билбордах по городу ничего не было, но в компьютерах — в большом, маленьком и домашнем — до сих пор, как заповедь, торчит «По долгам надо платить».